Я не говорю, что в Турции нет реакции (приписываемая обычно верующей части населения – от ред.); но
Публикация в одной из газет фотографии, на которой Вы изображены рядом с Таййипом Эрдоганом - это камень в огород правительства, желание задеть Вас, или и то и другое одновременно?
Мне кажется, последнее. Какое-то общее действие, связь, какая-то близость, которых не существует на самом деле. В некоторых кругах я считаюсь человеком, вина которого ясна. Им это так представляется. Уже сорок лет на меня наговаривают и клевещут. И всё это уже опровергнуто. Выплатили компенсацию. Обо всём этом в Турции рассказывают газеты и телевидение. Но они этим не удовлетворились. Они строят свою жизнь на ненависти и злобе. Если нет ненависти и злобы, то они не могут поверить в то, что смогут жить дальше. Я всегда действовал вежливо. Всё время предлагал диалог. Даже просил этих людей принять меня. Они сначала ответили согласием, но потом сказали: «Пусть ни в коем случае не приходит! В газете всё перепутается.» При том, что я обнимался со всеми, всем пожимал руки, не думал ничего дурного в отношении кого-либо. Наоборот, некоторые друзья критиковали меня за то, что я обо всех хорошо думаю, вежливо веду себя.
Например, я не разоблачил ни c одной стороны человека, который в течение сорока лет постоянно совершает на меня самые грязные нападки, обманывает и клевещет, говорит « знаем мы его!», и при этом ни разу не встречался со мной лицом к лицу. Я не сказал, что у него, видимо, параноя. Я не сказал, что документально зафиксировано, что он забрался на крышу одной гостиницы и оправлял там свои потребности на голову людям. Не говорил, что он лежал в психиатрической клинике. Не сказал, что в протоколах компетентных органов есть запись о его доносе на одного товарища, который якобы «встал на путь коммунизма». Потому, что это противоречит моему существу. Это некрасиво. Но как бы красиво ни говорил я сам, каждый поступает в соответствии с особенностями своего характера. Они действовали в своем духе, но это никоим образом не мешает тому, чтобы я действовал, как считаю правильным. Во что я верил, в то и буду верить, как чувствовал уважение к человеку, так и буду чувствовать, как избегал лжи, так и буду избегать, как приравнивал клевету к брани, так и буду приравнивать. Но в правовых вопросах я не премину воспользоваться своими законными правами. Адвокаты потребуют объяснений, предъявят иск, может быть, начнут дело о компенсации ущерба. Всё это будет, как уже бывало и раньше. И повторится вновь.
По-вашему мнению, этот человек действует в одиночку? Или же существует какая-то организация?
Поначалу он действовал в одиночку в соответствии со своими чувствами, но теперь, я думаю, что существует команда, группа. Они поддерживаются определёнными лицами. Есть люди, остающиеся на заднем плане, которые желают этого. Наверное, по их мнению, в соответствии с их критериями, образом мысли, философией жизни, если у одного человека есть что-то отрицательное, то оно должно быть и у другого. Если два плохих человека собираются вместе, то их становится уже не два, а три. Эти люди считали, что во время июньской бури полностью добились своего (имеется в виду развёрнутая в средствах массовой информации в июне 1999 года кампания против Ф. Гюлена – прим. пер.). Всё это проистекает из их неприятия веры. Под этим лежит враждебность по отношению к вере. Я не говорю, что в Турции не существует реакции. Она есть, но не настолько, как ее преувеличивают. При этом в Турции шум о реакции более страшный, более ужасный, чем сама реакция. Существуют круги, которые используют ей, чтобы превратить других в параноиков.
О какой реакции Вы говорите?
Слово реакция заимствовано из арабского языка (имеется в виду турецкое слово – прим. пер.). Оно означает «вести нацию назад». Я не видел среди людей, живущих в сегодняшней Турции таких, которые хотели бы вернуть её в средние века. Даже в деревнях не видел. Каждый любит образование, хочет учиться.
Каждый любит открывать новое. Тем, кто побеждает на олимпийских играх, аплодируют и простые люди, и жители деревень. У нас есть комплекс. Мы наукой заниматься не можем, технологии развивать не можем. Ренессанса у нас быть не может. Но эти ребята опрокинули эти наши суждения. Об этом говорят и крестьяне, и горожане. Если реакцией считать ношение некоторыми женщинами платка, то это было и раньше. И при Ататюрке, и при Исмет-паше (Исмет Иненю, второй после К.Ататюрка президент Турецкой Республики – прим.пер.). Но люди учились. Раньше их критиковали за то, что они не дают образования девочкам. Теперь дают. Некоторые покрывают головы женщин платком. Начали говорить о тюрбанах (особый способ повязывания платка, при котором полностью закрываются волосы, уши и шея – прим. пер.). Я сказал, что думаю сам об этом вопросе. Сняв платок, человек не становится неверующим. Это не первостепенный вопрос веры. Это не является одним из условий принятия веры. Это не означает неприятия основ ислама. Я считаю, что, возможно, в какой-то критический период, когда сдали нервы и испортилось настроение, это стало успокоительным средством. Но есть такой слой общества, нервы которого ничто не успокоит. Они пребывают в постоянном сильном напряжении и разрушают самих себя.
И ещё, я думаю, они с каждым днём всё больше маргинализируются. И эта маргинализация делает их более раздражительными. Все больше уменьшаясь, они начинают нести чушь. Остальные люди не думают так, как они. Мусульмане желают стать европейцами. Желают идти в ногу с миром. Но тем это безразлично. Даже успехи верующих людей действуют им на нервы. Это теперь уже ясно.
Реакция, о которой Вы говорите, относится к мусульманскому слою или к другим, вне него?
Да, реакция есть. Может быть, и среди мусульман есть такие, которые думают так же. Я не могу знать. Нужно идти в мечети и проводить анкетирование. Сколько человек говорит: «Ради бога, не будем вступать в Европейский Союз»? Ататюрк сказал «современная цивилизация». Среди тех, кто сейчас ходит в мечеть, не найдётся такого, который скажет что-нибудь типа: «Давайте не будем такими, не будем современными, раньше было лучше». Мусульмане находят выражение себе главным образом в мечети. Совершают намаз, собираются там вместе. По-моему, в Турции, собственно говоря, есть такие люди, которые принимают изменения, исходящие от них самих, и не принимают тех, что исходят от других людей. Нисколько не колеблясь, скажу следующее: я думаю, если верующие люди протянут лестницу в рай, то некоторые другие (хотя они тоже мусульмане и очень хотят попасть в рай) не пойдут по этой лестнице, потому что её сотворили те, верующие. Такие они непримиримые в этом вопросе.
Допускать такиййе (сокрытие своей веры и мысли с целью недопущения причинения себе вреда – прим. пер.) – всё равно что лояльно относиться к террору.
В одной беседе Вы рассказали, что в верованиях суннитов нет традиции такиййе, а у шиитов – есть.
Собственно говоря, и у шиитов не должно этого быть. Такиййе в нынешнем понимании– это обман, представление себя не тем, что ты есть на самом деле, введение кого-то в заблуждение. Например, по какому-то вопросу вы думаете одно, а говорите другое. И это такиййе. Наш Пророк (да благословит его Аллах и приветствует!) запретил людям обманывать: “Кто обманывает – чужой для нас.” Поэтому в исламском мышлении нет места такиййе. Однако в шиитской традиции, в шиитском восприятии имаму Джафари Садыку приписывают слова типа: “Вы не сможете стать шиитами, мусульманами, если не будете обманывать тех, кто не принадлежит вашему сообществу.” Эти слова имеют место в одном ненадёжном источнике. Имам Джафар для них очень важный авторитет. Он – из рода Пророка Мухаммада. Он современник Абу Ханифы (основателя ханефитского мазхаба - от ред.), но старше него. Он даже женился на матери Абу Ханифы, поэтому говорят, что последний одно время получил от него много знаний. Очень мала вероятность того, чтобы такой имам произнёс такие слова. В последнее время это положение, восходящее к шиитской традиции, стали использовать в отношении всех мусульман. Настоящий мусульманин не будет обманывать других. Он выглядит таким, какой он есть. Возможно, он может о чём-то умалчивать, но всё, что он говорит – правда. Бадиуззаман (Саид Нурси – от ред.) говорит: “Всё, что вы говорите, должно быть правдой, но неправильно говорить всякую правду.” Если это считать такиййе, то этим занимается каждый.
Например, верно, что слепой судья слеп, но говорить об этом открыто – неправильно Например, человек, стоящий во главе государства, не справляется со своими обязанностями, зря занимает своё место. То есть это правда, но кто знает, правильно ли об этом говорить прямо.
Как военная стратегия...
Как частное правило войны... У войны есть частные правила в разных областях. Стратегия обмана противника, введения его в заблуждение, высадка десанта не с той базы, с которой ожидают. Некоторые вещи, позволенные на войне, не позволены в нормальной обстановке. Такиййе непозволительно. Допускать такиййе – всё равно, что мягко относиться к террору, если говорить утрированно. Мусульманин не должен никого обманывать. Мусульманин не должен быть обманщиком, а должен учить доверию.
Меня больше привлекает духовная музыка.
Случалось ли Вам петь народные песни Эрзурума (район Турции, где родился Ф. Гюлен – прим. пер.), когда на Вас находила тоска?
Я знаю некоторые народные песни, но запомнил их только со слуха, а не потому, что интересовался этим. Меня больше привлекает музыка, особенно духовная музыка. Её я иногда слушаю. И если напеваю, то – её. Иногда стихи Ниязи Мысри, иногда Юнуса Эмре, Имама Алварлы, Фузули, Сеййида Нигари, может быть, Шейха Галиба. Они мне кажутся более глубокими. Из-за особенностей моего внутреннего мира мне сейчас больше нравится вести беседы об Аллахе, как у Мавлана (основатель суфийского ордена Мавлана, Джалаладдин Руми – прим.пер.), всё время возвращаться и возвращаться к Нему, раз уж всё зависит от Него. И я говорю, что всё свяжу с Ним. В некоторой степени сознательно и нарочно держусь вдали от некоторых вещей.
Вы словно запрещаете себе очень многие вещи, которые позволяет Аллах.
Не запрещаю. Просто предпочитаю заниматься тем, что, по моему мнению, по расположению моей души и сердца, больше обращено к моему Создателю.
Меня навещали некоторые военные высшего уровня.
Случалось ли, что с Вами хотели встретиться с хорошими или плохими намерениями представители армейских кругов, интересующиеся Вашей жизнью?
С плохими намерениями меня никто не навещал. Приезжали один - два человека из числа отставных военных, которых я давно знаю, но имён их назвать не могу. Мы просто пообедали вместе.
Они были представителями высшего уровня?
Были и достаточно высокого ранга, но немного – один - два человека. Искренние, чистые люди. Просто приехали проведать меня. Побыв два часа, уехали. Других целей у них не было.
Нурие Акман, Заман, 25 -го март 2004
- Создано .