Я ищу человека, испытывающего душевную боль

Насколько я вижу, Вы, кажется, склонны ещё более усложнять условия своей жизни здесь. Почти не выходите из дома, из своей комнаты. Я узнала, что Вы даже не спускались к озеру, что внизу. Почему Вы так поступаете? Вы наказываете себя? Или у Вас не хватает душевных сил, чтобы сделать шаг наружу?

Просто так ходить, развлекаться, получать удовольствие – не в моём характере. Даже в юности, до службы в армии, я вёл по-своему аскетический образ жизни. Иногда ходил в кофейню, сидел, думая, что могу быть кому-то полезен. Я не хочу делать ничего, не приносящего пользы. Если это даже прогулка, я хочу, чтобы она была полезной. Поэтому сижу в комнате, читаю свой Коран или эвраду эзкары (постоянно читаемые молитвы - дуа и перечисление имён Аллаха – прим. пер.). Если у меня есть возможность, то редактирую чьи-нибудь книги или стараюсь написать что-то, что должен. Я считаю, что нести свет, быть полезным людям - важнее. К озеру, действительно, за пять лет спустился, может быть, три раза. Даже не осмотрел полностью окрестности места, где живу.

В природе есть своё умиротворение. Почему Вы не хотите воспользоваться этой её стороной? Журчащая вода, огромные деревья...

Доктора тоже говорят, что в этом возрасте у меня есть потребность и в кальции. Летом иногда выводили днём и сажали минут на 15 около вот этих камелий. То есть, это не обида и не душевное состояние, похожее на болезнь. Я и в Турции мало гулял. Сидел и занимался книгами. Если кто-то приходит и садится рядом со мной, то предпочитаю беседовать с ним. Так же было и в Стамбуле. Может быть, в юности гулял. Ходил в гробницы святых, читал «Йа син» (гл. 36, Св. Коран – прим. ред.). Сейчас мне больше нравится жить так.

Меня беспокоит то, что происходит в Турции, ранит мое сердце: слыша о том, как наносятся удары по положительным изменениям, нарушается стабильность, о злопыхателях, о бездарных заявлениях; меня очень беспокоит наличие отсталых людей в Турции, которую я считаю развитой. Не могу смириться с тем, что есть такие ретрограды. Последних обычно искали среди верующих. Но я думаю, что нигде нет такого убожества мысли, как в так называемых интеллектуальных кругах Турции.

Вас многие любят, а есть ли у Вас друзья? Вы – словно одинокий человек среди толпы. Или я ошибаюсь?

Если скажу, что мне нужен в человеке определённый уровень, чтобы иметь возможность обсуждать некоторые вопросы, то это будет значить, что я нахожу в себе такой уровень, а так говорить о себе я стесняюсь. Я ищу человека, душа которого полна страданий, с которым я смогу говорить о положении в исламском мире, в Турции. Ищу страждущую душу.

Такого человека нет, не так ли?

Я не могу сказать, что есть такой человек, который всем поделится со мной в такой степени. Иногда ночью меня охватывает тревога, какая-то мысль не даёт мне покоя. Что-то, что я видел по телевидению или слышал по радио. Встаёшь и совершаешь намаз или читаешь молитву. Иногда и от этого устаёшь. Хочется, чтобы был кто-то, кому можно излить душу. Если страданиями поделиться с кем-нибудь, они облегчаются. Не могу сказать, что в этом смысле я нашёл для себя верного друга. У меня есть очень близкий друг, очень любящий друг, но нужен человек, разделяющий твои мысли, такой же, как ты, чтобы он не обнаруживал своей печали, пылал, как огонь, был бесконечно предан Аллаху, но не позволял почувствовать это, мог поделиться с тобой своими вопросами.

Я в какой-то степени считаю, что думать о себе – это неуважение к самому себе. Я не должен думать о себе. Если я поверил в Аллаха, то все мои размышления должны быть о Нём. Я постоянно должен думать о Нём. Если я поверил в Пророка, то всё время должен думать о нём. В своей жизни я постоянно думал о своем народе. Должен думать о его благе. Я не знаю, как Вы сейчас определили, что нет такого человека, с кем бы я мог поделиться своими печалями в такой степени, но Вы умны, могли понять это. Я должен признаться, что одинок.

Это судьба очень любимых религиозных деятелей. Хочешь или нет, но между любимым и любящими устанавливается расстояние. Они не могут быть товарищами для своих учителей. Это психологическая сторона дела. Интересно, у Вас это тоже так?

Я, насколько это в моих силах, стараюсь перед милостью и благосклонностью Всевышнего отойти в сторону (по исламским представлениям, действительным началом всего происходящего является Аллах, а человек представляет собой лишь орудие; здесь имеется в виду «показать свою незначительность» – прим. пер.). Я говорю, молитесь обо мне, не забывайте меня в своих молитвах. Если я говорю что-то, то могу говорить, глядя вам в лицо. Вы даже становитесь для меня источником вдохновения. Но то, что я так говорю, так думаю, то, что я несколько раз за день приравниваю себя к нулю, (а если мы не приравниваем себя к нулю перед бесконечностью, то каким-то образом её ограничиваем, ведь Аллах бесконечен, а мы – нуль) - всё это может заставить противоположную сторону ощутить чувство одобрения. Я не могу знать. Вы осознаёте свою ничтожность, говорите о смирении, покорности, застенчивости, но не можете этого объяснить, или я не знаю, как это объяснить. Или не могу убедить противоположную сторону. В общем, считаю неуместным говорить о святости. Нельзя никого сделать святым. Мусульмане никого не могут возводить в святые (т.е. объявить кого-либо безгрешным – от ред.). Священное известно всем. Но, может быть, выражают одобрение ко мне. Возможно, думают: «С ним нельзя говорить обо всём, его нельзя слишком беспокоить. Оставим его в покое, пусть он сам живёт в своём мире. У него есть свои горизонты. Пусть он летит к своему горизонту, как голубь». Невозможно лишить людей этой мысли. Мы вместе едим, вместе сидим за столом. Вместе пьём чай. Иногда сидим втроём - впятером и беседуем. Но, опять-таки, всегда может сохраняться это состояние, которое Вы заметили и из которого человек может не уметь выйти. По этому поводу я не могу ничего сказать.

Может ли отсутствие у Вас товарища по духу связано с тем, что любящие Вас люди недостаточно понимают Вас, не могут постичь Ваших горизонтов?

Я не такой человек, чтобы меня было трудно понять, постичь. Я простой человек, стою ногами на земле. Родился и вырос тоже в простой среде. Но я не в состоянии препятствовать тому, чтобы они находили в этом превосходство, могу не быть в состоянии. Не могу сказать, чтобы меня не понимали. Это было бы несправедливостью. Что, в действительности, надо делать? Об этом я говорил с кафедры мечетей, в общественных местах, на конференциях, на семинарах. Какой бы то ни было организации не существует. Эти люди восприняли такие советы. Разошлись в четыре стороны света. Сделали там что-то и продолжают делать. И сегодня делают то, о чём мы говорили. Значит, они понимают, понимают даже больше. Говорим о деятельности в сфере образования, говорим о терпимости. Всё это выполняется превосходнейшим образом. Это тоже выражение одобрения. Если они не будут относиться с таким уважением к вашим мыслям, к вашим идеям, то ничего этого не сделают. Если они не доверяют вам, то ничего не будут делать. Я думаю, что мои товарищи верят мне больше, чем следовало бы, доверяют больше, чем следовало бы. Делиться чем-то – это другое дело. Может быть, они не обнаруживают своей сущности. Может быть, я слишком много рассуждаю о своих проблемах, заставляю других слушать себя. Они этого не делают. По этой причине их глубинная сущность для меня остаётся несколько скрытой. Может быть, я нетерпеливый человек. Если говорят, что где-то появились проблемы, то я расстраиваюсь. Если говорят, что где-то случилось какое-то бедствие, я расстраиваюсь. Если говорят, что где-то люди страдают от чего-то, я расстраиваюсь. А друзья, может быть, терпеливы. Не делают из этого проблемы, терпеливо сносят это. Может быть, это отсутствие диалога. Может быть, из-за этого возникает оторванность. Хотя полной оторванности и нет. Мы можем поговорить с тем или другим, обменяться мнениями, рассказать о своих проблемах, поделиться чем-то.

Произошедшие события заставили людей сомневаться во всём, но нельзя отрицать, что существовали некоторые заговоры.
Бытует точка зрения, что исламская община склонна к теориям заговора. Например, были теории, что 11 сентября было спровоцировано Америкой. Есть и другие теории заговоров как форма восприятия мира...

В мире существуют очень распространённые теории заговоров. Ведь заговоры существуют. И существуют мысли, толкающие на то, чтобы уничтожить половину мира, чтобы вторую подчинить собственным интересам. Для того, чтобы найти опору для таких мыслей, может быть и создается атмосфера паранойи. Существует и запугивание. Но я ничего не скажу о том, рассматриваем ли мы 11 сентября в рамках этой категории. Однако всегда будут рассматривать возможность существования широкомасштабного заговора. Во всём мире делается одно и то же. По этой причине, когда через несколько лет обнаруживается что-то отличное от того, что писалось и говорилось о каком-то событии, мы все начинаем верить в теории заговора. Произошли взрывы в Стамбуле. И в других местах тоже. Люди волей-неволей думают, были ли их исполнители превращены в роботов, что совершили такое? Или же кто-то хочет поставить такой-то мир рядом с таким-то миром, и поэтому все мы испытываем на себе одну и ту же несправедливость, один и тот же гнёт, одну и ту же жестокость? Сделано ли это в качестве призыва: «Приходите! Давайте будем все вместе!»? Потому что примеров этому так много! Волей-неволей люди допускают и такую возможность. В последнее время, когда всё пишется и говорится так открыто, на ум человеку сразу же приходят даже и такие мысли: вот он говорит так, а что за этим стоит?

И происходящие в мире события заставили людей несколько сомневаться во всём. Видеть во всём заговор. И в средствах массовой информации есть эта тенденция. В

общем, если мы даже не будем понимать этот вопрос непосредственно таким образом, всё равно невозможно отрицать существование во всём мире отдельных заговоров.

Повлияло ли 11 сентября отрицательным образом на деятельность в сфере образования, создание школ по всему миру, которые Вы поощряете?

Особенного влияния не было. Может быть, где-то и почувствовали беспокойство. До настоящего времени не было никаких санкций. Где-то арестовали пару человек, но потом отпустили. Сказали, что ошиблись. И это я связываю с воспитанностью наших людей. Воспитанностью, честной работой наших товарищей, с тем, что они сразу вступают в диалог с народом того места, куда едут работать. Они хорошо справились с ситуацией, даже могу сказать, действовали как дипломаты.

Но 11 сентября сильно подействовало на американский народ. Они почувствовали тревогу, страх. Приняли меры. То есть, создали новое министерство. Можно сказать, что в Америке создалась напряжённая обстановка. Вы видите это и в аэропортах. Берут отпечатки пальцев, фотографируют. Если раньше вид на жительство давали очень легко, то сейчас это несколько осложнилось. Но в отношении нас, турок, они особого беспокойства не испытывают. И турки - мусульмане. Они могли бы отнести нас к одной категории, но Турцию рассматривают особняком. От этого немного выиграли и мы. Турция – демократическое, светское государство. Там не может быть таких вещей, террористических акций, которые могут осуществлять религиозно настроенные лица. Мечети арабов, палестинцев, иорданцев, выходцев из Саудовской Аравии взяли под строгий контроль. Но я не допускаю вероятности того, что такие же меры принимают по отношению к туркам. И не слышал ничего такого.

Tweet

Whatsapp