«Почему я взяла интервью у Фетхуллаха Гюлена?» Предисловие к книге Невваль Севинди
Уважаемые читатели, мы начинаем публикацию частей из книги известного журналиста Невваль Севинди «Интервью с Фатхуллахом Гюленом» (имя Ходжа-эфэнди в этом азербайджанском издании представлено именно так, мы решили не менять его — прим.ред.). Несмотря на то, что она говорила с ним еще в 1997 году, мысли Ходжа-эфэнди актуальны и сейчас. Книга на русском языке была издана в 2013 году в Баку,
—
Невваль Севинди
Отчего это вдруг ни с того, ни с сего, посреди лета я отправилась аж в Нью-Йорк и провела репортаж с Ходжой-Эфенди Фатхуллахом Гюленом? (Ходжа-Эфенди или просто ходжа — форма уважитепьного обращения, преимущественно к духовным лицам — прим.пер.). На этот вопрос каждый может ответить по-своему. Тем, кого интересуют истинные мотивы, я могу сказать, что это не произошло внезапно. В Средней Азии, куда я отправилась, участвуя в проекте «Караваном по Шелковому Пути», я столкнулась со школами его общины. Наш спутник, керванбаши (1) Ариф Ашчи, поделился со мной своими впечатлениями. Я вдохнула атмосферу, царящую в Средней Азии, почувствовала близость с Ахмедом Йасави, посетила могилу Накшбанди (2). Сразу после возвращения, я в письме поделилась своими впечатлениями с Ходжой-Эфенди и выразила желание встретиться с ним. Можно сказать, что после этого мое время прошло в ознакомлении с его деятельностью и деятельностью его группы. Мой интерес рос изо дня в день. Наконец, наше знакомство состоялось.
Я была очень взволнована тем, что в области культуры, политики и общественных отношений, его мысли были очень схожи с моими. Вам постоянно кажется, что вы — глас вопиющего в пустыне. Но это абсолютно не так. А если еще задуматься над тем, что в нашем обществе «работает» социальная кастовая система, при которой невозможно достичь удовлетворения от бесед и творчества на высокоинтеллектуальном уровне, то становится ясно, сколь огромно количество людей, чувствующих себя одинокими. Как человек, пытающийся изменить все это, я знала, что встречусь с личностью, которая, как и я, еще не потеряла надежду. Это произошло, опять-таки, благодаря Ходже-Эфенди. Когда я позвонила, чтобы пожелать ему скорейшего выздоровления, он сказал: «Мысленно я готов для беседы с вами». На следующий день я купила билет на самолет, даже не получив его согласия на встречу. Я должна была ехать.
На протяжении двух дней, которые мы посвятили интервью, мир мысли и духа, с которым я столкнулась, поверг меня в смятение. Я даже иногда забывала мыслить, как журналист. Мой ум был в чрезвычайном напряжении. К тому же, это была всего лишь первая встреча. Из этого океана я смогла подчерпнуть лишь один «половник». С великим волнением и воодушевлением я захотела поделиться этим со всеми. Я привела в действие перо — свое единственное орудие, чтобы в самый конфликтный период в истории Турции, когда на политической арене кипят кровавые страсти, показать всем ничтожность бесплодия. Испытывая жажду по капельке воды в раскаленной пустыне, где никто никого не хочет знать, и никто никем не интересуется, я захотела дать людям шанс сделать передышку в оазисе. Я захотела разбудить их разум и чувства, чтобы они услышали меня. Неслучайно было то, что за все время пока в газете Yeni Yüzyıl («Новый век») публиковались мои интервью, ставшие основой для этой книги, да и после того, мы были свидетелями доселе невиданного, я бы даже сказала безумного интереса к нашей газете, который обрушился на нас, как водопад. И уж совсем невозможно было найти то, что могло бы удовлетворить традиционную слабость в ничтожном желании найти нечто, чем можно было бы поспекулировать или обнаружить это там, где его нет. А сухость реакции тех, кто нашел — лишь плач по их собственной смерти.
Эта интеллектуальная встреча с тематикой прошлого, настоящего и будущего турецкой культуры, над которой я размышляла много лет, о чем писала и над чем трудилась, для меня очень важна. Последние сведения из Средней Азии, которые так переполнили мое сердце радостью и гордостью, и такие запретные темы, как тюркство, ислам и философия религии, придали мне ощущение чрезвычайной важности, как для меня, так и для всей Турции, в поисках новой модели и «лица». Пока Турция не примет и не согласится с возможностью существования интеллекта, могущего мыслить, не являясь сторонником конкретно чего-то и кого-то, она будет оставаться кошкой, к хвосту которой привязали консервную банку. И это в то время, как она должна занять достойное место в мире и повысить свои стандарты. Мы должны прекратить видеть наше спасение в поисках модели в других странах и начать думать о наших собственных источниках, заняться антропологическими исследованиями. Исследования антропологической поверхности, которые помогли бы нам познать нынешнюю Турцию, к сожалению, не ведутся. Мы видим, что невозможно продолжать жить в полном неведении о прошлом и настоящем, удовлетворяясь лишь одними академическими званиями. Не могущая приобрести все необходимые научные и интеллектуальные ресурсы Турция, научные каналы которой закупорены, теряет время в конвульсиях. Невозможно будет создать для общества идеологию, пока мы из страха, что кое-кто нас неправильно поймет, будем продолжать бояться писать, говорить и мыслить.
«Контроля качества», которого мы стараемся достичь в промышленности, чрезвычайно важно достичь и в нашем мире интеллекта. Умственное творчество, абсолютно самостоятельное, не привязанное своей пуповиной к кому или чему-либо, в состоянии само по себе создать атмосферу, которая могла бы преодолеть низкосортность. За все то время, пока в газете печаталось это интервью, я убедилась в здравомыслии нашего народа. Оно произвело на меня глубокое впечатление. Еще раз я полюбила слова «они — читающие, не зная грамоты».
Аль-Кинди, первый, кого в мусульманском обществе назвали философом, в своем труде «О первой философии», сетует на собственный страх, что некоторые круги неверно поймут его, и потому не может свободно выразить свои мысли, и жестоко критикует своих оппонентов: «…по мере наших сил, возможностей языка, и в соответствии с представлениями нашего времени, мы тем, которые следуют той же стезей, в самой краткой и простой форме, и восполнив недостатки, представим те мысли. Делая это, мы, боясь быть неверно понятыми теми, кто считается мыслителями нашего времени, а между тем далеки от реальности, были вынуждены быть немногословными при изъяснении тех сложностей, которые легко могут породить путаницу при истолковании. Если они — будучи того недостойны — и представляют истину, то их недалекие умы все-таки беспомощны перед полным постижением сути реальности. А знания их не на том уровне, чтобы суметь признать обладателей высокой мысли и решать проблемы так, чтобы это было на благо всем. Грязь зависти, укоренившаяся в их животной плоти, и мрак, затмивший их разум, мешают им узреть свет истины. Подобные врагу, агрессивному и жестокосердному, дабы сохранить за собою кафедры, которые они захватили без всякого на то права, они унижают и оскорбляют обладателей тех высоких человеческих достоинств, которые недоступны им самим, и от которых они так безмерно далеки. Цель их — править и торговать верой. А ведь они сами ее лишены». (3)
В то время, как религия и связь религии с повседневной жизнью постоянно не сходят с повестки дня, упорство наше в непонимании значимости религии, как двигателя культурной и общественной жизни, есть ни что иное, как фундаменталистско-тоталитарный образ мышления. Это и есть тот самый образ мышления, лежащий в основе беспощадной борьбы между теми, кто политизирует ислам, и теми, кто с ними борется, одинаково свойственный каждой из этих сторон.
Безусловное принятие абсолютного рационализма, в котором ныне уже сомневается европейская культура, есть ни что иное, как глупость ментальности, отказавшейся от собственных ценностей.
Вот как, в связи с состоянием нашей интеллигенции, оценивает эту ситуацию Ходжа-Эфенди Фатхуллах Гюлен: «Оставить все наши ценности, которые на протяжении столетий мы несли перед собой, как знамя, и считали честью своей и величием, и приветствовать, как свой штандарт, какую-то залатанную котомку — одна из самых малопонятных сторон нашей «интеллигенции». В перекошенном обществе, где всякая кривда выставлена правдой, а правда — кривдой, они во всякой истине видели фантазию, видели сказку, и все те ценности, которые сделали их Нацией, посчитали устаревшими институтами. В таком случае, что следует сделать? Необходимо поколению, столь отброшенному от своего «я» и уничтоженному в его интеллектуальной жизни, заново привить эликсир жизни и устремить его к высотам духовного величия». (4)
В период, когда общество, как ополоумевшая утка, не знает о какую стену биться, Ходжа-Эфенди сам может объяснить, причину своего плача: «И вот, о, вы, которые не плачут уже на протяжении веков! Беспечальные, беззаботные и смеющиеся, когда им впору плакать о себе! Давайте сядем у тупика, где мы оказались, оставим навсегда нашу беззаботность вековую и поплачем вместе. Поплачем над невежеством нашим. Поплачем над неосознанностью потерь наших». Плачущий по ожесточившимся сердцам, Ходжа-Эфенди воплем своим пытается искоренить нетерпимость и невежество… Поэтому он верит в индивидуальность. Он считает, что здоровье общества зависит от динамики отдельных людей.
«Все красоты, достоинства и ценности, скрывающиеся в индивидуумах, умножаясь, отражаются на прогрессе общества. И наоборот, каждый недостаток, каждое несоответствие своему предназначению, скандалами и трагедиями преградит обществу путь к развитию и глубоко ранит его». (4)
Все то, с чем мы сталкиваемся в повседневной жизни, только и делает, что доказывает эту истину. Он верит в образование, как в один из важнейших способов возвысить человека. Его вера в науку и научные исследования абсолютна. В той же степени он верит в необходимость твердой веры в Бога и в необходимость приверженности истине. Он ратует за союз ума и сердца. И не предпочитает одно другому. Он постоянно делает акцент на обучении: «Так как в человеке, не прошедшем через «перегонный куб» учебы и преподавания, человеческие достоинства и высокие качества не развиваются, искать в нем что-то общественно полезное не имеет смысла». Как приобретение индивидуальности зависит от образования и воспитания, так и превращение толпы в общество, именно по этой причине, зависит от образования и воспитания. Современные науки говорят об особой важности образования и воспитания в развитии интеллекта и его использовании, посвящая этой области отдельные исследования. Двадцать первый век будет веком теорий, в которых личность будет занимать центральное место. Уже ясно, что величайшей ценностью во вселенной является огромный потенциал, называемый человеком. Доказательства того, что в обход человеческой личности, вопреки ей, и пренебрегая человеческой культурой, нельзя достичь чего-либо, довольно убедительно были представлены в событиях века двадцатого. «Любить и уважать человека, просто потому что это человек, ни что иное, как проявление уважения к Творцу. Любовь и уважение лишь к тем, кто думает так, как думаешь ты, не есть искренняя любовь и уважение, а есть лишь себялюбие и превращение себя в объект поклонения. А уничижение тех, кто в основе думает так же и имеет те же представления, но отличается от нас в своих соображениях лишь некоторыми нюансами — полное невежество и эгоцентризм», — говорит Ходжа-Эфенди, не разделяя людей на «своих» и «чужих» (4). Ибо, по его мнению, человек — «…основной предмет любой философской и научной мысли. Не принимая его во внимание, невозможно ни мыслить философски, ни заниматься наукой… Книги устремляются к нему. Заполняются им и исполняются светом» (4). Этот взгляд, возвышающий человека, конечно же, тесно связан с использованием умственных способностей, дарованных человеку…
Необыкновенное умственное творчество человека — бесконечная сила, которая именно благодаря образованию и воспитанию может стать наиболее полезной. «Как нет без знания прошлого, так нет и будущего. Все, в конечном счете, связано со знанием, и нет ничего, что мог бы дать человеку мир, в котором оно отсутствует»(4), — говорит Ходжа-Эфенди. Когда я впервые ознакомилась с интервью Ufuk turu («Прогулка по горизонту»), проведенным с ним, мое внимание привлекло то, что Ходжа-Эфенди довольно часто обращается к западным источникам. Во всех его речах и во всем, что им написано, прослеживается эта особенность. Он довольно часто прибегает к именам западных мыслителей, художников, композиторов и приводит, в связи с ними, множество примеров. В знании для него нет разделения на Восток и Запад. Он пытается объяснить окружающим его людям, что западную культуру надо знать не меньше восточной. «В своей картине «идей», Рафаэль, отражая мир Платона, заставляет его указывать на то, что скрывается за небесами, и в то же время, открывать своим ученикам то, что у самых его ног. Ах, если бы наше лишенное высоких чувств поколение могло видеть хотя бы то, что лежит у них под ногами!…», — говорит он, выискивая в великом и общем решения для малых и конкретных проблем.
В течение всей нашей истории всеми ярыми противниками науки и знания были те самые религиозные фанатики, о которых пишет Кинди. Мышление, жаждущее сохранять порядок, имеющее с этого выгоду, и могущее свободно дышать лишь за затворами этого порядка, боится новых мыслей. Боится размышлений, боится знания. Оно сделает все, чтобы уничтожить их. Но наступает время, и семя пускает корень. И это мышление теряет власть. Здесь все растит надежда. Говоря, что «именно благодаря надежде, индивидуум обретает бытие», Ходжа-Эфенди именно в надежде видит возрождение общества. Он верит в особую важность веры в себя и в будущее. Для него, человек, потерявший надежду, не живет, а общество, лишившееся надежд, парализовано. Ибо «надежда — есть открытие человеком своего духа и ощущение силы, заключенной в этом духе».
Он указывает на необходимость «вернуть дух человека» этому обществу, этой нации. Он увидел, что знание без духа ни на что не годится. Его поиск — это поиск мыслителя. «…Подобно фальшивым ремесленникам, пользующимся пустотой сцены, очень часто множество актеров выходило к нашим людям и смеялось над ними. Но никогда они не умели овладеть сердцами наших людей».
Он мечтает о «чернорабочих мысли, которые будут создавать будущее и вести его к высотам», и говорит о важности воспитания «золотого поколения», в связи с осуществлением этой мечты. «Груз, тяжелее горы Каф (5), объяснять невеждам что-то…»
Уделяя особое внимание молодежи, он венчает его мыслью о необходимости мобилизовать все и вся во имя образования: «… О, народ благословенный! Если то, чего ты ждешь, не утро конца света, оставь бездействие, как Геракл, устремившийся на помощь Прометею, беги и спасай молодежь, несущуюся в объятия сатаны!..», — говорит он окружающим его людям. Ибо он считает, что «В человеке все — зародыш красоты и добра. В нем нет зародыша зла и уродства». То, что делает человека независимым и связывает его с «Абсолютно Свободным и Единовластным» существом, это его разум, а сразу после разума, Ходжа-Эфенди выделяет свободу. Он говорит, что «те, кто видит в человеке один лишь механизм и отрицает его волю», не в состоянии объяснить нам что-либо. Как человек потерял свою важность после того, как позитивистская мысль была обращена в объект поклонения, так и все тоталитарные идеологии захлебнулись в страсти к «порядку», вопреки человеку и его природе. В ответ на доводы тех, кто утверждает, что культура и цивилизация всеобщи и не могут быть локальными, Ходжа-Эфенди говорит: «Какого бы уровня всеобщности они не достигли, они должны воплощать в себе дух той нации, которая дала им жизнь. Поэтому мы должны видеть в них не столько готовую одежду, сколько ткань, еще не разрезанную и не сшитую. Ткань, которую каждый народ будет кроить под свой рост, и из которой будет шить на свой размер». (4)
С другой стороны, подчеркивая тот факт, что «…сегодня уже невозможно жить с окончательно одряхлевшими представлениями, не имеющими ничего общего с настоящим», он одновременно указывает на некоторые опасности, с которыми мы неизбежно столкнемся, если будем продолжать «быть в обиде» на науку и технику. И если что-то здесь «не так», то причину, как он считает, следует искать в том, что «настоящий человек науки пытается избежать ответственности».
Он подчеркивает, что организация всей страны в культурном отношении, есть ни что иное, как ее возрождение, опирающееся на ее собственную ментальность и веру, питающееся только от ее корней. Он говорит о том, что организоваться, согласно требованиям времени, и стать монолитом, нация сможет лишь в том случае, если будет действовать в рамках своей национальной идеи и своих духовных способностей, а если она столкнется с неразрешимыми трудностями, то умрет «…медленно, как рыба, выброшенная на берег». Говорит о различиях в мышлении, в менталитете каждого народа. Говорит о том, что мы, вне всякого сомнения, нуждаемся в достижениях науки и техники развитых стран, но что все это еще надо наполнить смыслом. Он призывает людей не бояться обновления. Он видит в этом возрождении новый Ренессанс. Поэтому заново дает новые определения многим понятиям и человеческим достоинствам. Дает объяснение, что означает это понятие. Счастье, например, по его мнению — это ясность, незамутненность внутри человека. Страдание — это путь, который надо пройти и пережить, дабы достичь цели. Верность, дружба, благородство, милосердие, терпимость, грех, терпение — все это находит у него свой смысл и объяснение причины своего бытия. И в этом тоже есть определенные моменты, указывающие на то, каким он хочет видеть мир. Сам, будучи идеалистом, он в тоже время являет этому миру совершенно реалистичный подход. Вы видите, как, избегая утопий, он находит практическое решение самой важной проблемы дня. При всем богатстве его воображения и силе идеализма, он, не захлебываясь в них, прочно стоит на земле. Он одновременно в полете и в определенной точке. И поскольку ему удалось создать свой синтез, реализм и исполненный терпимости идеализм сосуществуют в нем в мире и согласии. Скорее всего, в этом ему помогает его способность постоянно впитывать новое. Любой человек, любая информация, все, что для него ново, может его взволновать. «Способность обновляться — первое и главнейшее условие бытия. Те, кто не способны к своевременному обновлению, даже находясь в расцвете сил, рано или поздно погибнут. Все живое остается живым и продолжает жить до тех пор, пока продолжает обновляться». Мне кажется, что благодаря именно этому качеству, общественное движение сохраняет свою динамику. Благодаря тарикатам (6), тюрки, на протяжении многих столетий, приспосабливаясь к новым условиям, научились идти в ногу со временем. Тарикаты не догматичны, они указывают путь и учат организации. Они, предлагая на выбор множество разных путей, отвечали самым разным натурам множества самых разных людей и в то же время воспитывали мирян. То есть, пусть в небольшой степени, но изменяли людей. Может, это и есть то, что Ходжа-Эфенди называет «…провести все мирозданья сквозь призму духа и заставить умы работать в полную силу — это и есть настоящее обновление» (7). Поэтому в его видении человека, воля занимает особое место. Осознание воли становится для человека постижением собственной натуры и силой самовосприятия. А состояние, противоположное этому — деградация личности. Такой человек нерешителен, он запутался. Он бессилен стать самим собой.
Использование времени — еще одно, что беспокоит его так же, как пребывание в тупике невежества. «Нельзя сказать, что мы физически или духовно отстаем от развитых стран. Но факт то, что мы намного больше допустимого отстаем от них в управлении временем, в умении не отставать от него и каждую частицу его ценить, как истинную ценность» (7). Ибо для него время не абстрактное понятие, а наоборот, самый ценный капитал на мировом рынке. Он говорит о связи между временем и планами на будущее и проектированием. Считает невеждами тех, кто жалуется на недостаток времени. Приводит примеры из жизни великих, которые умели ценить время. «Упоенные волнующим дыханием времени, такие, как Мевляна, люди все обратились в один вопль и разбудили весь мир. Ньютоны, придавая значение даже такой мелочи, как падение одного яблока, обнаружили и извлекли из книги мироздания закон гравитации и доказали, что времени может хватить на все. Слившиеся со временем, эти великие люди в наилучшем виде оценили наследие прошлого, и раз за разом изучали свое настоящее…» (7).
Более всего Фатхуллах Гюлен Ходжа-Эфенди был подвергнут критике в связи с «золотым поколением» (8). Делалось предположение, что, подготовив свои кадры, его группа собирается прийти к власти. Но не было принято во внимание царящее в группе уважение к отдельной личности и их интеграция в само общество. Постоянно ожидалось, что он войдет в политическую жизнь, а его встречи с политическими лидерами стали событием и дали повод к разного рода комментариям. В Турции, где все политизировано, Ходжа-Эфенди, принципиально сторонящийся политики, конечно же, имеет какие- то собственные суждения о политике. И он достаточно открыто заявляет об этом: «Ах, эти толпы, в тысячах низостей и ничтожностей, несущиеся в пропасть! Что ни случись — случилось с ними. Эгоистичные и эгоцентричные лидеры, лидеры к тому же еще и слепые, и глухие, каждый день обещали им новые радости и праздники, каждый день обнадеживали их новым светом в конце тоннеля. И это погубило этих несчастных людей. Да, эти странные лидеры то и дело обещали то райскую жизнь на Западе, то отправляли их в речах своих на побережье Америки, то «пасли» на лугах Ирана и Турана. Толпы ничего из того, что происходит, не понимают. Как нахлебники, неустанно толпятся они то у одной, то у другой двери, вымаливая чужую мысль, непрестанно меняя один алтарь на другой, взывая то к одному, то к другому». Мне кажется, в этих словах стоит обратить внимание не только на критику в адрес политических лидеров, но и на критику в адрес самого общества… Вот почему (считая не менее важным изменить самих членов общества — от пер.), он дает определение новому человеку: «Новый человек — это человек мыслящий, ищущий, верящий и верующий, не отвергающий духовное и исполненный высоких духовных услад. Чтобы построить свой мир, он не только оптимально использует возможности своего времени, но и сбережет свои национальные и духовные ценности и выкажет, таким образом, совершенно особую отдачу» (9).
Новый человек всесторонне развит, он во всем разбирается. Он объят ненасытной страстью к знаниям. У него всеобъемлющий взгляд на вещи и он полон любви. Новый человек, «обладатель духа созидания» — прямая противоположность шаблонщику. Всегда опережающий свое время. Человек уравновешенный и уравновешивающий. «Новый человек — это победитель и первооткрыватель». Особенно это определение, поощряющее людей к открытию новых для них миров, дает туркам новый взгляд на вещи. Турки — искатели приключений, на протяжении многих столетий, меняя место за местом, пришли на Запад, и теперь их можно обнаружить в любом уголке мира. И лично мне, кажется недостаточным объяснять все это поисками «хлеба». Вы можете столкнуться с ними не только в Африке, на Аляске или в Аргентине, но и во многих других местах. Если эта особенность его характера найдет поддержку и поощрение, то наш турецкий человек приобретет неоценимый опыт, который в свою очередь расширит его кругозор. Быть может, поэтому Ходжа-Эфенди говорит о том, что «весь мир еще раз начал обновляться, везде все мечтают о новом, планируют новое, говорят о новом и чуть ли не слагают оды по какой-то вожделенной, волшебной новизне» (10). Еще в прошлом году, указывая на поразительные результаты перемен в интеллектуальной жизни общества, он одновременно подчеркивал, как наша интеллигенция, на протяжении многих лет, предпочитает удовлетворяться мыслями и теориями многолетней давности: «Наши интеллектуалы — лунатики, никак не могущие очнуться от своей спячки и на протяжении многих лет продолжающие сохранять власть над нашими очагами науки, пусть продолжают бредить старьем пятидесятилетней давности, но мир уже переживает радикальные перемены и несет в бремени своем совершенно новые созидательные процессы». Он многократно повторяет, что в то время, как Бергсон, Бутруа, Хамлин и многие другие западные ученые спорят о том, что наука и техника не в состоянии разрешить все проблемы человечества, мыслят о Западе с его ценностями и о запретах и заповедях нашего времени, у нас все дружно продолжают пребывать во сне. Он считает, что разрыв между университетами и духовными обителями (11) нанес глубокую рану нашему национальному духу. «Когда они разъединились, университет скатился в пропасть фанатизма, а тарикатские обители попали в губительные сети мистицизма», — говорит он (10).
Фатхуллах Гюлен Ходжа-Эфенди постоянно думает о том, как будет строиться Турция будущего, что будет необходимостью в мире в будущем, что надо отбросить, а что оставить. На каком фундаменте должен быть построен этот новый мир? Нельзя торопиться с решениями, пока не найдешь верный ответ на этот вопрос. Потому что «в действительности, человек — дитя ожидания».
Говоря «зажмурив глаза, я думаю о Турции», он в каком- то смысле наводит на размышления о его жизни, полной долгого ожидания.
«Размышляя о том, что мы никак не можем решить, кем же мы должны быть, как нация, и о том, что уже целый век или даже два мечемся то влево, то вправо, мы приходим в ужас, и беспокойство охватывает наши умы и сердца». (10)
Вот что он думает о Западе: «Западное средневековье предпочло лишь одно измерение и построило все на теологическом взгляде на вещи и уверовало в химеру, что благодаря этому сможет решить загадки мира земного и мира потустороннего. Несчастные, веками и столетиями, словно в лодке об одном весле, направив паруса навстречу Вечности, они всё вращались и вращались вокруг одной тьмы и так и не смогли пройти расстояние даже длиною в одно шило. А в последующие столетия, словно в том была какая-то необходимость, совершили прямо противоположное: построили все на материализме и натурализме. То есть, на этот раз, чтобы постичь суть бытия, налегли на левое весло… Дороги оказались вероломны и слишком длинны, и от вращения по кругу у них закружилась голова, взор помутился, а потом лодка зашаталась и, наконец, перевернулась. К концу века, который мы уже оставили позади, позитивные науки так разошлись и разгулялись, что Рубен Альвес, Поль Фейерабенд, Рене Генон и другие «языки» и толкователи современной науки, в ответ на этот бред и разнузданность, почувствовали необходимость обуздать их, пощечинами привести в себя. Ах, если бы мы могли хоть настолько быть уравновешены, рациональны и могли доверять здравому смыслу!» (10)
Критикуя Запад, он в то же время, не упускает из виду его достоинства. Он говорит, что в то время, как мы выкидываем на свалку истории свое прошлое, ценности Запада, столь развившие его, остаются для нас недосягаемыми. «Западный человек знает цену своему достоянию, и он столь трепетно и уважительно относится к источнику своей современной культуры и цивилизации, что нам становится стыдно за себя». (10)
На вопрос «Что же должна делать Турция?», он отвечает, акцентируя внимание на том, что мы должны проложить себе путь, учитывая не только динамику нашей истории, но и динамику нашего общества: «До тех пор пока всем миром мы не исправим наше положение, не найдем свое место среди мировых держав, не сконструируем свою систему мышления, не воплотим в реальность наше представление о том, какой наша жизнь должна быть, и не найдем свой стиль во всем, сидеть и ждать, пока все произойдет само по себе, ни что иное, как беспочвенная мечтательность. Систематизация нашей умственной деятельности все еще переживает младенческий период ползания на четвереньках, религиозная мысль еще не высвободилась из сети формул… Путаница, происходящая от нашего незнания и непонимания как Ислама, так и Запада, постоянно делает нас жертвами неопределенности. Все те смыслы, которые мы вкладываем в религию, науку, разум, культуру, бытие, всякую вещь, в дух, природу и человека, не соответствуют ни Исламу, ни западной философии.
…И кроме одной или двух копий, выставляющих своего автора на всеобщее осмеяние, никакая серьезная западная мысль не нашла серьезного отражения в нашем искусстве и литературе. А то, что отразилось, давно вышло из моды». Здесь серьезный упрек тем, кто считает важным делом мыслить методологией 70-х годов. Открыть Турции дорогу к прекрасному будущему, можно лишь растопив лед нашего ума, лишь научившись интересоваться и искать. Постичь окружающее нас мы можем лишь, если выслушаем его, а не будем сами изначально решать, что оно собой представляет. Надо хоть немного заинтересоваться…
Дух интеллигента — просветителя; новое веяние, оригинальное в своей индивидуальности, умении смотреть и видеть по другому и создании нового синтеза, упорно стучится в дверь перемен. Неужели вам совсем неинтересно?
Испытывающая боль перемен, так как она связана с другими, меняющимися мирами, Турция, лишь изменившись сама, сможет найти свое место в мире.
«Прежде, чем что-то разрушить, надо решить, что же будет построено на месте разрушенного, и лишь затем разрушить то старое и ненужное. Всегда надо действовать из соображения «разрушить, чтобы создать», и прежде, чем ударишь по тому, что хочешь разрушить, непременно создай макет того, что хочешь воздвигнуть. В каждом деле, которое ты задумал, решимость и активность должны питаться из источника науки, знания и предусмотрительности, а твердость и радение, должны поддерживаться исследованием и знанием дела, чтобы вслед созиданию опять не началось разрушение». (12)
Фатхуллах Гюлен Ходжа-Эфенди предлагает нам богатство, огромное и глубокое, как океан; об этом стоит поговорить, стоит поспорить. Мы узнаем, что это, если поинтересуемся.
Литература и ссылки
(1) Тот, кто руководит караваном, ведет его.
(2) Ахмед Йасави, Накшбанди — известные учителя суфизма классического периода.
(3) Кинди (870-950гг.), «Философские трактаты», изд. «Iz», на тур.
(4) «Время и поколение», C.1
(5) Каф — мифическая гора, отделяющая наше измерение от других.
(6) Тарикат — суфийская организация, монашеский орден.
(7) «Время и поколение», 2
(8) «Золотое поколение» («алтын несиль») — термин из лексикона Ф.Гюлена означающий новое одухотворенное и образованное поколение.
(9) «Время и поколение», 4
(10) «Время и поколение», 5
(11) Разрыв в эпоху правления османов между университетами и суфийскими обителями.
(12) «Время и поколение», 6
- Создано .